«Те, кто рядом, знали меня еще совсем фофаном, солдатом. Любимая, которая дослужилась со мной до генеральши, точно знает, что я мало изменился как человек. Я придумал себе массу новых образов, но внутри семьи я остался простым парнем с Гражданки — так называют Гражданский проспект, где я вырос», — говорит Дмитрий Нагиев.
— Вы знаете, я не отношусь к артистам, которые обсуждают это. Не хочу уподобляться тем, кто, приезжая в больницу, тащит с собой кинокамеру. Если кому-то помогает то, что я делаю, это здорово. Если кого-то удалось спасти благодаря нашему благотворительному фонду «Анна» — прекрасно. Но говорить на эту тему я совсем не хочу. Это, может быть, не очень правильно и притормаживает какие-то пожертвования в адрес фонда, но пускай все идет как идет… Вообще, это ужасно, что простые люди, к которым я себя отношу (а артисты в большинстве своем не очень богатые, мягко говоря), вынуждены копейки собирать, чтобы кому-то помочь. И в этом больше постыдного, чем праздничного. Это должно быть делом государства.
— Согласился, чтобы не сойти с ума, сидя дома. Я всю мебель, какую мог, передвинул, мороженое, пельмени купил, попробовал, а дальше наступил момент — нужно что-то делать. Поэтому, когда позвонил Андреасян и предложил поработать, я согласился, хотя о больших деньгах здесь говорить не приходится. Тут вы правы… Меньше всего я ожидал, что сериал даст какой-то выхлоп, но удивительно высокие цифры рейтинга нас приятно поразили. И ребята даже предложили снять второй сезон. Может быть, я даже соглашусь. Надеюсь, туда будет добавлено немного фантастики. Потому что все, что казалось фантастикой еще вчера, сегодня вдруг обрело какие-то удивительно реалистичные формы.
— Но «Нагиев на карантине» — это же на самом деле классная вещь, вы же не просто развлекаете людей, но при этом поддерживаете, успокаиваете… У сериала явный терапевтический эффект.
— Поддержать, успокоить людей было для нас важным. Но мы хотели и долю юмора туда плеснуть. Какие-то монологи мне немножко удались, что-то неглупое получилось там сказать.
— Мне очень понравились монологи, вы сами их писали?
— Автор накидал темы, потому что на десять или двадцать серий меня бы просто не хватило, у меня не такая богатая фантазия. Но я туда привносил свои мысли, какие-то вещи из своей жизни, абсолютно реальные.
— «Даже самый красивый дом не может избавить от одиночества» — это ваше?
— Это мое, да.
— «Мы учимся плавать только тогда, когда начинаем тонуть», «Если нельзя работать, то, может быть, начать работать над собой»… И про то, что мы все «фрилансеры», — тоже здорово.
— Слово «фрилансеры» — «подарок» автора. Но вокруг темы я уже и сам плясал. Хотелось сказать про то, что многих в один день уволили, а у них семьи, кредиты, ипотеки… Финальная фраза «Никто не хочет брать МРОТ» — это автор. Мне показалось, ничего крамольного тут нет. Вообще, я такой юмор стараюсь обходить. Я вычеркнул весь мат, все ругательства из этого удивительного телеполотна, потому что, думаю, его могут смотреть и наверняка смотрят молодые ребята 12—15 лет. Я, конечно, не берусь исправлять мир, я берусь исправлять в первую очередь себя и делать чуть-чуть чище и красивее пространство вокруг себя. Может быть, кто-то подтянется и нас уже будет несколько.
— Дмитрий, как карантин пережили ваши родные, например, брат Евгений, у которого частный бизнес в Санкт-Петербурге?
— Отвратительно, отвратительно, отвратительно! Не ахти какой бизнес — мини-отели «Блюз». Брат продал свою машину, чтобы продолжать платить персоналу зарплату. Я был поражен, это в моих глазах брата невероятно подняло, а государство невероятно опустило.
— Эти отели сейчас закрыты?
— Да. Пока не откроются в Петербурге музеи, кафе, их бессмысленно открывать… Если бедствуют люди, у которых пусть минимальный, но бизнес, мне даже страшно представить, что происходит с людьми, которые просто ходили на работу. А я их вижу, общаюсь с молодыми актерами. Я могу о своей среде говорить — это катастрофа, просто катастрофа! Реально люди на грани голода. Но для чего-то мы платили налоги, мы кого-то выбирали, наверное, для того, чтобы в такой ситуации нам помогли чуть-чуть. Чуть-чуть хотя бы, много не надо! Не ради красного словца или самолюбования, а ради того, чтобы людям просто было что есть.
— У вас сын — молодой успешный артист. Не так давно вышел «Холоп», побивший все рекорды по сборам, Кирилл там сыграл яркую роль. Как он живет сейчас?
— Кирилл работает в трех театрах, и минимальная зарплата из всех трех ему капает. Но я даже не буду называть сумму, это стыдно для человека. К счастью, до карантина Кирилл много снимался и у него пока есть хоть какая-то возможность, экономя на всем, элементарно кормить семью. Ну и папа все-таки худо-бедно стоит у него за правым плечом.
— В «Инстаграме» он пишет, что находится в Карелии, вдали от людей, варит там сыр, коптит рыбу и заваривает чай из сосновых почек…
— Да, они с семьей уехали к друзьям и провели там много времени, что, наверное, как-то защитило их от вируса. Я там не был.
— Вы про себя самого как-то сказали: «У меня тестостерон из ушей капает». Но я тут обнаружила: не только вы один такой прекрасный. У вас брутальный сын, брутальный брат, отец. Думаю, в молодости он был о-го-го, да и сейчас прекрасно выглядит.
— Вулкан потух, да, но дым еще идет.
— Откуда такие гены?
— Мне сложно сказать. Я в День Победы со стариковскими слезами на глазах перелистывал фотографии деда, бабушки. Конечно, жизнь и страна здорово потрепали их, но удивительные у них лица… Мы далеко не княжеского рода, и где-то на дедушке, максимум на прадедушке заканчивается мое понимание, откуда мы все появились, но смотришь на фото и видишь — сильные и красивые люди были.
— Вы не знаете, какой была настоящая фамилия у дедушки Гулама? Читала, что он ребенком бежал с родителями из Ирана в Туркмению, в девять лет осиротел, попал в детский дом и там получил имя Николай Нагиев.
— Не знаю… Мне недавно папа рассказывал какие-то истории про него. Как дед работал на бая в Ашхабаде. Эти истории сейчас странно слушаются — как можно работать на бая, как можно 8-летним мальчишкой ездить на рынок, торговать байскими фруктами? Это удивительно. Когда у него исчезли деньги, которые он заработал, его высекли. А через много лет приятель деда, будучи уже взрослым человеком, признался, что это он стащил деньги. Такая жизнь… И отсюда, из Москвы, она кажется чем-то вроде «Аватара».
— Вы с дедушкой общались?
— Да, мне было лет девять, когда он умер. Мы прекрасно с ним общались. Очень хорошо его помню, замечательный был человек. Очень тихий, совершенно не восточный. Я помню, как он медленно намазывал на булочку брынзу и запивал сладким чаем, имея уже диабет.
— Память о прошлом — насколько это важно для вас? Вот, допустим, ваш дед Захар, мамин отец, — герой войны…
— Мне много дает память, но я должен сказать, что мне больше дает надежда. Я не иду по жизни с повернутой назад головой. Память нужно хранить, но важно смотреть вперед. Прошлым живут только те, у кого очень мало в настоящем и в будущем. Нельзя делать фетиш из давних побед и заслуг. Если нет сегодняшнего дня, красивого, яркого, светлого, то вся память прошлых дней обесценивается.
— Скажите, а без чего Нагиева нет? Без секса Нагиева нет, без юмора нет, без понтов тоже Нагиева нет… Без чего еще?
— Вы знаете, я не думаю, что понты — часть меня… Это образ. Вот я вчера, пока свет переставляли на съемках, смотрел, как всегда, что-то в интернете. Как мы раньше жили без телефонов на съемках? Вообще не понимаю! И какие-то пародии на меня вылезли, где мое эго, мое саморисование выставляется на первый план. Но в жизни мне это совершенно не присуще. Поэтому понты далеко не в первой строке списка, без чего нет Нагиева. Любовь — вот без чего меня нет… Рука любимой в твоей руке, дети, надежды на работу, на свет впереди, на деньги, которые дают возможность выпрямляться и не работать с теми, с кем ты не хочешь, с кем просто пошло было бы работать, потому что они мерзкие люди. Вот без этих вещей меня нет.
— Дмитрий, но вам ведь хотелось быть «самым»? Самым крутым, самым востребованным, богатым, сексуальным…
— Думаю, вы найдете мало людей, которые не хотели бы быть «самыми». Вопрос в том, что ты для этого делаешь и чем ради этого жертвуешь. Я ради этого долгие годы жертвовал своими близкими. Меня же постоянно нет дома. Каждый сезон сериала «Физрук» отнимает 70 дней жизни. Просто представьте эту махину — 70 раз по 12 съемочных часов, а именно столько моя смена длится. Плюс другие проекты. Это абсолютное жертвоприношение своих близких на алтарь себя любимого. Если ты готов на это, то «быть самым» может получиться при определенной доле таланта. А если не готов жертвовать близкими, ничего не получится… Сегодня я, во многом благодаря этому карантину, вдруг стал замечать, что есть прекрасные моменты в том, что ты дома, и даже в том, что тебя нет-нет да и раздражают близкие. Но это твои близкие, твои любимые, это не раздражение от чужих людей, с которыми я нахожусь по 12 часов в сутки на площадке плюс полтора часа в дороге с водителем, тоже совершенно чужим мне человеком, какой бы он хороший ни был… Я сейчас пересматриваю свою жизнь: а не разгрести ли мне весь мусор и не почаще ли появляться дома?
— Вы все время на виду, в разных проектах, в сериалах, в рекламе. Но, мне кажется, кто такой Дмитрий Нагиев — не знает никто.
— И замечательно! Это замечательно.
— Почему?
— Я считаю, что артиста должны знать по его делам, а не по голой заднице. Хотя как персонаж я и этого тоже не чураюсь, но как человек не хочу. Лучше оставаться некой иллюзией, и мне кажется, расчет у меня правильный. Зато я в кино могу работать без грима, таким, какой я есть, если это не касается характерного грима, бороды или усиков.
— Вы не гримируетесь, но все же вы словно в маске. Дома вы ее тоже носите?
— Нет, надеваю, как только захлопывается дверь и я выхожу на улицу. Но я слежу, как реагируют на мою повседневную маску мои близкие, моя любимая. Если их что-то раздражает в маске, которую я ношу на людях, то я пытаюсь пересматривать свое поведение, чтобы не выглядеть напыщенным и смешным.
— Легко ли вам, мегапопулярному артисту, устроить свою личную жизнь?
— Да, легко. Есть такой актерский закон: если тебе на сцене или в кадре неудобно, значит, ты что-то делаешь неправильно. С отношениями то же самое. Тот, кто говорит, что любовь — это ежедневная работа, ошибается. Старик, значит, это не любовь. Любовь — это не работа, любовь — это легкость бытия, это абсолютное взаимопонимание, растворение друг в друге, инь и ян. Это не столкновение углов, а умение найти нужный пазл, нужное время, чтобы сблизиться с человеком. Если происходит не так, то отношения превращаются в работу и рано или поздно влюбленности разрушаются.
— Скажите, а как понять, что любят именно вас, а не просто самого крутого парня России?
— Те, кто рядом, знали меня еще совсем фофаном, солдатом. Любимая, которая дослужилась со мной до генеральши, точно знает, что я мало изменился как человек. Я придумал себе массу новых образов, но внутри дома, семьи я остался простым парнем с Гражданки — так называют Гражданский проспект, где я вырос.
— А есть какой-то человек, с которым вы действительно дружите?
— Я ценю дружбу. И мне повезло: моя любимая женщина — мой лучший друг. Причем так было в течение всей моей жизни: встречались женщины, которые могли не только любить, но и дружить.
— Что вы предпринимаете, чтобы личную жизнь держать в секрете?
— Это весьма просто. Гораздо сложнее, чтобы тебя где-то засекли с кем-то, если ты вдруг решил раскручивать себя таким образом. А держать в секрете личную жизнь легко — просто не показывать, и все. И даже если мы с любимой где-то на премьере, мы просто сидим в разных концах зала. Ничего такого в этом нет, это те минусы, которые приносит популярность.
— В личной жизни вы счастливы?
— Я боюсь гневить небо, поэтому скажу, что счастлив. Хотя у меня все весьма сложно. И «Санта-Барбара» — просто сказки Андерсена по сравнению с моей личной жизнью, с ее перипетиями и зигзагами. Но я живу так, как живу. И если бы я был несчастен, я бы не тянул эту лямку.
— А что такое настоящий мужчина? Что должен делать настоящий мужчина?
— Понятия не имею. Чушь это все — про настоящего мужчину и его долги. Солидарен с удивительно мудрым человеком Михаилом Михайловичем Жванецким, который сказал: «Имей совесть и делай, что хочешь». Мне кажется, это касается в первую очередь мужчин.
— Мужчина может плакать? Вы, вообще, плачете?
— Ой да, плакать — это прямо мое. Я могу разрыдаться. Вчера вдруг на съемочной площадке я стал рыдать прямо в кадре. Не пойму, это мастерство или вдруг старость нахлынула? Я вообще могу стишок прочитать и прямо взрыднуть.
— Недавно показывали фильм «Непрощенный», где вы сыграли Виталия Калоева. Я смотрела повторно, муж в первый раз. Он далек от кино и шоу-бизнеса. Сначала он удивился: «Это Нагиев? Круто перевоплотился». А в финале он плакал. И я хотела у вас спросить…
— Передайте ему большой привет. У него хороший вкус.
— Передам… «Непрощенный» — это действительно ваша большая победа, прорыв. Но как вы решились на сотрудничество с Сариком Андреасяном, ведь сначала у него была целая череда неудачных проектов?
— Действительно, как ни включишь телевизор, неудачные проекты Андреасяна идут круглосуточно на всех каналах. А удачные — редко. Это парадокс… В последнее время я стал щепетилен в выборе общения, но Сарик мне приятен как человек. И именно общение я ставлю на первое место, когда решаю, согласиться или не согласиться на работу. И потом, я ему всегда говорю: «Сарик, юмор — не твое это. Драма — твое…» У него что ни драма, то неплохая история.
— «Землетрясение» — это же его фильм?
— Да, его. Сейчас он в Лос-Анджелесе снял со мной картину «Гудбай, Америка» о русской иммиграции. Мне кажется, что тоже может получиться милая, сентиментальная, ностальгическая зарисовка… Я не лезу ни к кому в друзья, и надо отдать Сарику должное — он тоже не настаивает на дружбе взасос. Мы приятно общаемся, а на площадке он очень четко работает, если это не касается глубинных пластов юмора.
— Андреасян планирует снимать «Евгения Онегина» в стилистике «Великого Гэтсби». Он вас туда позвал?
— Нет, не позвал. Наверное, я молод для Евгения Онегина… Хотя, как говорится, не зарекайся… Я вот так же говорил начиная лет с сорока про Остапа Бендера, а сейчас снимаюсь в «12 стульях» в роли Остапа… Я очень боялся. Кто не испугается? По этой роли будет ясно, чего ты стоишь… Я ее и сейчас боюсь, но очень хочу сыграть. Наверное, я рос как артист, чтобы иметь возможность выбирать. Долго думая и взвешивая за и против, я согласился на роль Чикатило. В сентябре начинаются съемки.
— Подождите. Можно еще раз? Чикатило?!
— Да, Чикатило. Я ходил, думал, сомневался, но потом принял решение, что соглашусь, пожалуй.
— Это прямо шок.
— Шок, да. И я измучился, ночь не спал, потому что я отказался, когда мне предложили. Но наутро позвонил: «Я подумал. Да. Я Чикатило». Они сказали: «Мы сидели у телефона и ждали вашего звонка в надежде». Сейчас пока еще запуск, начало подготовки, прощупывание грима. Елена Ваховская, один из лучших гримеров нашей страны, которая сделала и «Вий», и того же «Непрощенного», согласилась работать, она уже что-то придумывает… Это будет сложная история, потому что эту мразь не оправдать ничем. Можно оправдать кого угодно, и Наполеона, и царя, но вот эту мразь ничем не оправдать.
— Да, у вас, конечно, цепочка ролей фантастическая: Задов, Иуда, Фома, Калоев, Остап Бендер, Чикатило… Кто рисует эту биографию?
— Ну, за этим сколько дерьма-то было…
— У вас есть еще и театр… Например, со своим другом и в прошлом однокурсником Игорем Лифановым вы уже двадцать лет играете в спектакле «Кыся». Знаю, весной вы планировали отпраздновать юбилей показами в «Крокус Сити Холле», но все перенеслось на 18 сентября.
— Да. Посмотрим, что будет осенью. Пока эта чертова пандемия поломала все планы. Я-то рад, потому что работа — это вообще не мое, и каждый раз, когда надо ехать на спектакль, думаю: прямо хоть из профессии уходи… Вот сейчас должны были быть гастроли у нас — Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Майами. Мы не полетели, и, видимо, это хорошо: сейчас бы я там стоял на баррикадах и защищал своей грудью витрины модных бутиков.
— Дмитрий, время идет. А не страшно стать вдруг не таким модным, не таким актуальным, не таким популярным, номером два? Рано или поздно это произойдет.
— Ну конечно. Поскольку меня очень долго не снимали, я давно в своей голове номер два и номер семь. Поэтому сегодня я пытаюсь заместить в своей голове какие-то вещи, проливающие бальзам на мое самолюбие, простыми вещами: блюдцем крыжовника, как в «Старосветских помещиках», например. Давайте будем честными, в моем возрасте проснулся — уже, в общем, не так плохо. А когда ты идешь, не подволакивая левую ногу (колени меня после моих вялых пробежек подводят), — так и совсем хорошо. Выглянул в окошко…
Вы знаете, я большую часть жизни провел с видом на какие-то серые дома и на помойку, зато сейчас мне повезло: я открываю занавесочку, смотрю в окно и вижу — несколько березок стоят, и для меня это какая-то несказанная радость уже. И чувствую: что-то я в своей жизни сделал правильно. Потом брат пишет: «Наконец, я переехал в дом». И это радует, потому что он его шестьсот лет строил. И он присылает какую-то белиберду — как он елку посадил, — а я радуюсь. Ей-богу, мы, как дети или как два старых болвана, радуемся этим вещам. «Вот, смотри, я колодец начал копать, потому что воды не хватает на полив кустов». И по идее, нужно написать: «Брат, ты дурак, зачем ты мне это пишешь?» А нет, я отвечаю: «О, классно! Теперь ты дотянешься своим идиотским шлангом до дальней сосны».
Нас долго учили, что это мещанство, это ужасно и человек не должен на этом зависать. И я на какое-то время сам поверил... А сейчас понимаю, что это все замечательно, прямо замечательно. Я вчера посадил кустики, которые должны виться вверх. Они пока высотой примерно до лодыжки, но я уже хожу и представляю, как они начнут ползти по стенке, а я буду сидеть и радоваться. Естественно, это во Франции они ползут по стенке, а здесь они пока проснутся — уже заморозки наступают, но я хожу вокруг них и верю… И несмотря на эти паршивые дожди, которые льют бесконечно, я выхожу с лейкой и поливаю их, хотя нога в траве уже и так вязнет по колено.
0
25.00
