Отвечает Александр Ткаченко:
Дорогой Глеб, спасибо Вам за это искреннее и живое письмо. Уверен, что каждое слово в нем — правда, потому что сам я тоже пережил подобное состояние, и от других христиан не раз слышал о похожих проблемах. Первое, что бросается в глаза при прочтении Вашего письма, — это какое-то запредельное одиночество. Как будто и в самом деле Вас окружает пустыня, где нет больше ни одного человека, и только лишь Вы с переменным успехом ведете в ней свою отчаянную борьбу с собственными страстями. У Шопенгауэра есть очень выразительный образ мира сего. Он полагал, что люди напоминают стадо дикобразов, бредущих по холодной ледяной равнине: им холодно, они жмутся друг к другу и колют друг друга своими иглами.
Вы пишете, что пытаетесь жить в миру, как монах, а я вспоминаю свои попытки подобного рода. И понимаю сейчас, что это напоминало скорее такого вот убежавшего от стаи одинокого дикобраза, наивно посчитавшего, будто уход от колючих чужих игл и есть идеал, описанный в Евангелии. Причем для этого несчастного дикобраза я даже целую «философию» умудрился сочинить. Точнее сказать — нашел ее уже в готовом виде у преподобного аввы Дорофея: «Весь мир подобен кругу, самая средина этого круга, центр — Бог, а радиусы — пути жизни людской. Радиусы, чем дальше идут от центра, тем более расходятся и удаляются друг от друга, и чем ближе к центру, тем ближе между собой… Таково свойство и любви: насколько мы находимся вне и не любим Бога, настолько каждый удален и от ближнего. Если же возлюбим Бога, то сколько приближаемся к Богу любовью к Нему, столько соединяемся любовью и с ближними…».
Вот с такой «геометрической» схемой я ознакомился в самые первые недели своего прихода к вере. И почему-то решил, что она описывает мою траекторию движения одинокого дикобраза к Богу: ото всех других, колючих, удалился, молюсь, пощусь, читаю христианские книжки. Ну и вроде бы приближаюсь через все эти благочестивые занятия к Богу, попутно сближаясь и с прочими дикобразами. Не ставя, впрочем, перед собой такой цели специально, а просто в силу «геометрической» неизбежности такого сближения. Иду к Богу, они тоже идут где-то там, по соседству. Подойдем ближе к центру круга — глядишь, и познакомимся. Ну а пока что мне как-то не до них совсем: я нынче стараюсь научиться жить по Евангелию и святым отцам. Так что не отвлекайте меня, пожалуйста, дорогие дикобразы-единоверцы. А то, не ровён час, подойдете слишком близко, кольнем друг друга, и будет тогда у нас с вами вместо Евангелия один сплошной Шопенгауэр. Такая вот концепция…
Правда-правда! Я умудрялся тогда месяцами ходить в храм и даже не поинтересоваться, как зовут людей, которые каждую неделю молятся рядом со мной, с которыми я из одной чаши причащаюсь Тела и Крови Христовых. Пришел — помолился — поцеловал крест на отпусте — ушел обратно в свою холодную ледяную равнину, стараясь сохранить полученную в храме частицу тепла до следующего богослужения. И тоже, как и Вы, отказывался от чтения мирских книг, от просмотра телепрограмм, от светской музыки.
Но оказалось, что такой отказ сам по себе еще не делает человека лучше или ближе к Богу. Он лишь освобождает в твоей жизни некоторое пространство, которое ты можешь заполнить молитвой, чтением Библии и других душеполезных книг, добрыми делами — в общем, всем тем, что в совокупности и составляет жизнь христианина. Но можешь и не заполнить. И тогда это освобожденное пространство превращается для тебя в ту самую шопенгауэровскую ледяную равнину, по которой уныло бредет отбившийся от стаи дикобраз.
Примерно так у меня все и получилось. Старые радости отбросил, а новых, благодатных и чистых, обрести не смог. Почему-то все в моей тогдашней христианской жизни воспринималось мной не как радость, а скорее как некий труд, обязанность, которую необходимо выполнить. Но любой человек нуждается в радости, он не может без нее жить, как не может жить без воздуха. Вот и в Новом Завете чуть не на каждой странице я читал — «Радуйтесь!». Ну а ежели нету ее, этой евангельской радости, что же остается? Только возврат к «радостям мирским». Постепенный, но неуклонный — шаг за шагом, одна сданная позиция за другой, уступка за уступкой своим прежним, казалось бы, навсегда оставленным привязанностям… Потом — внезапная остановка, осмысление, покаяние, попытка начать все с начала. И так — раз за разом, с выходом на все новые и новые витки этого бесконечного цикла. В общем, все примерно так же, как у Вас. От такой безысходной повторяемости действительно могут опуститься руки.
Ну а дальше к делу подключаются бесы: отчаявшийся человек — любимая их игрушка и добыча. Сначала они нашептывают все более и более радикальные способы «монашеской аскезы в миру», предлагают отказаться не только от действительно греховных вещей, но и от вполне совместимых с христианской жизнью дел и занятий. А когда человек, отказавшись от всего своего привычного жизненного уклада, начинает задыхаться в этой пустоте, злые духи начинают петь свою любимую песню о том, что «спастись нереально» и «борьба с грехом невыносима». И под впечатлением от этих, внушенных бесами, мыслей человек может не только оставить взваленные на себя непосильные ограничения, но и вообще прекратить молиться, ходить в храм, читать душеполезную литературу. То есть — стать духовным мертвецом.
Сколько игл наломали!
Причина такого кризиса даже не в самой этой весьма сомнительной, на мой взгляд, идее «монашества в миру». Беда в том, что человек, увлекшийся ею, придумывает себе в качестве идеала какое-то особое монашеское житие, аналога которому в реальном мире никогда не существовало. Да, само слово «монах» действительно происходит от греческого «монос» — один. Но речь тут идет о безбрачии — одном из трех монашеских обетов. А вот живет монах отнюдь не в одиночку.
Еще на самой заре возникновения монашества его основоположники утвердили наиболее безопасный и надежный путь прохождения монашеского подвига — жизнь в общежительном монастыре, рядом с другими монахами. И не в одной лишь молитве и чтении духовных книг проводят монахи время, но и в служении своим братьям, в терпении их недостатков и грехов, во взаимной поддержке и укреплении друг друга в вере и христианской жизни.
Чувствуете, Глеб, какая огромная разница между православным монахом и одиноким шопенгауэровским дикобразом, начитавшимся аскетической литературы? Дикобраз, живя среди людей, уходит от них в некую метафизическую пустыню, зажав под мышкой томик «Добротолюбия». Христианство для него видится системой индивидуального самосовершенствования, где есть только он сам и Бог, а другие люди, в общем-то, не так уж и нужны. В монастырях же, напротив, — люди собираются вместе, чтобы научиться видеть в другом — Христа. И не случайно одна из древних монашеских мудростей гласит: в ближнем твоем и погибель твоя и спасение твое. А главным критерием оценки человека на Страшном Суде будет не начитанность в святоотеческой литературе, и не степень отречения от мирских занятий, а его, человека, отношение к другим людям. Которое Иисус прямо отождествил с отношением к Себе: …так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф 25:40).
В шопенгауэровской картине мира монахи оказались бы как раз дикобразами с неправильным поведением: вместо того чтобы шарахаться друг от друга после очередного укола о чужие иглы, они стремятся еще больше сблизиться, преодолевать боль и в конце концов с Божьей помощью — обломать на себе все, чем можно было бы уколоть ближнего. Чтобы дальше можно было отдавать свое тепло всем, кто оказался рядом, уже без каких-либо неприятных для них довесков.
Бывают ли звезды несчастными
Сейчас я точно знаю, где ошибся во времена своей церковной юности. В упомянутом выше отрывке из рассуждений аввы Дорофея я почему-то не прочитал самые последние, завершающие слова: «… и сколько соединяемся с ближними, столько соединяемся и с Богом».
Важнейшая ведь мысль — о том, что христианином невозможно быть в одиночку. Но я ее пропустил мимо себя и поплатился за это парой лет одиноких метаний из стороны в сторону, очень похожих на те, о которых пишете сейчас Вы. Думаю, наши с Вами проблемы выросли из одного корня — весьма смутного представления о том, что же представляет из себя Церковь.
Мне в свое время очень понравилось мысль нашего русского философа Алексея Степановича Хомякова: «Церковь не есть множество лиц в их личной отдельности, но единство Божией благодати, живущей во множестве разумных творений, покоряющихся благодати». Но сегодня я вижу, что при всей своей глубине и поэтичности это красивое определение страдает некоторой ущербностью. Дело в том, что оно позволяет одинокому дикобразу все-таки удрать от ближних в свою ледяную пустыню и уже оттуда благочестиво рассматривать Церковь как некое созвездие, состоящее из отдельных светил и планет, разделенных миллиардами километров пространства, хотя и связанных единством Божией благодати. Ну и, соответственно, позволяет ему чувствовать себя одной из таких вот одиноких звездочек, этой благодати покорившихся.
Ну а что в практическом смысле получается из такого дикобразьего видения Церкви и себя в ней, думаю, Вы, Глеб, уже поняли на собственном печальном опыте, так же, как и я.
Где взять живую воду
На греческом языке слово «церковь» звучит как «экклесиа». Что в буквальном переводе означает — собрание. Поэтому в реальной жизни Церковь всегда являет себя в виде общины людей, верующих в Иисуса Христа. Это может быть монастырь, приход при храме, братство или сестричество. Форма такой общины не так уж важна. Главное, что это всегда — группа людей, собравшихся во имя Христово. И лишь находясь в таком собрании, человек может с полным основанием считать себя членом Церкви.
Именно здесь он будет получать дары Духа Святого и учиться ими пользоваться на благо ближних. Потому что даются эти дары христианам исключительно ради одной цели — служения Церкви. Да-да, вот этой самой конкретной общине, состоящей из конкретных людей — мужчин, женщин, бабушек, молодежи, детей. А также для служения другим таким же общинам и людям, которые по разным причинам пока находятся еще вне Церкви. Именно для служения Господь и подает Свою благодатную помощь каждому христианину.
Вы ведь и сами пишете о пережитом опыте подобного рода, когда упоминаете о самом начале своей христианской жизни. Наверняка Вы в ту пору общались с кем-то из православных, возможно, приблизились к какой-то церковной общине. Ведь в Церковь человека обычно приводят люди, уже к ней принадлежащие. И Вы получили тогда дар — жить благочестиво и праведно.
Но Господь не случайно назвал Свои дары реками воды живой. Ведь «живая» означает еще и — проточная. Полученной благодатью нужно делиться с другими, отдавать ее, служить ею. И чем щедрее и самоотверженнее будет это служение, тем больше Бог будет восполнять эту живую воду в нашей жизни. Если же этого не делать, считая полученную благодать лишь неким «волшебным» средством только для своего индивидуального освящения, тогда с духовной жизнью человека произойдет то, что неизбежно случается со всеми закрытыми водоемами: живая вода застоится, покроется ряской, позеленеет и в итоге — перестанет быть живой.
Когда это случилось со мной, я, конечно, всего этого еще не знал. Но у Бога много способов выводить своих заплутавших детей из духовных тупиков. В ту пору я искал работу каменщика, и Он чудесным образом привел меня на строительство храма, община которого и стала для меня тогда церковью, или собранием учеников Христовых.
По мере вхождения в ее жизнь прекращались и мои метания. Каждый день, отправляясь на работу, я с радостью думал о том, что там меня ждет не только кирпичная кладка, но и встреча с батюшкой — тонким, и умным человеком, всегда готовым помочь, разъяснить непонятное, ответить на вопросы о духовной жизни, которых у меня в ту пору скопилось множество. Не только из книжек уже, а из ежедневного общения с живым человеком, духовным чадом старца Иоанна Крестьянкина, черпал я свои представления о христианстве. И по мере своего воцерковления тоже старался участвовать в жизни общины: пел в церковном хоре, вел занятия в воскресной школе для детей, помогал батюшке готовить семинары для взрослых, интересующихся христианством. А чуть позже и сам, по благословению священника, стал ходить на встречи с учащимися местного сельскохозяйственного колледжа, где рассказывал ребятам о Церкви, отвечал на их вопросы. Да и писать я тоже начал в церковной общине, когда мы договорились с редакцией местной газеты об издании ежемесячной церковной странички.
Найти свой дом
Таким было начало моей христианской жизни в миру, после того как я вышел из своей ледяной дикобразьей пустыни и стал прихожанином Свято-Покровского храма в нашем городе. В одиночку христиане не спасаются, а гибнут. И я хотел бы пожелать Вам, Глеб, обязательно войти в одну из православных общин. Возможно, это получится не сразу, поскольку общинная жизнь в нашей поместной Церкви еще не сформировалась должным образом. Патриарх Кирилл с горечью говорил об этом на Архиерейском совещании в Москве 2 февраля 2015 года:
«Ну а пока эти изменения будут происходить, думаю, стоит молиться Господу и просить Его, чтобы Он Сам указал, в какую из церковных общин Вам предстоит войти. Я уверен, что такая молитва обязательно будет услышана, и Вы начнете свою церковную жизнь. Тогда Ваша ревность по благочестию получит столько возможностей для реализации, что на компьютерные игры и телесериалы у Вас просто не останется времени».
Иисус сказал: «…если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них».
Глеб, ищите же этих двоих, троих — или сколько бы их там ни было — людей, собравшихся ради Господа. Ищите свою церковь. Потому что лишь в ней Христос и спасение, лишь в ней реки воды живой. В одиночку же, по слову святителя Феофана Затворника, не спасается никто.
0
150.00
