На сегодняшний день московские медики вылечили от коронавирусной инфекции уже около 200 тысяч человек. Многие из них могут стать донорами плазмы, содержащей антитела к COVID-19. О том, как донорские компоненты крови помогают побороть эпидемию, «Вечерней Москве» рассказал главный внештатный специалист-трансфузиолог Департамента здравоохранения столицы, руководитель выездной консультативной бригады городской больницы № 52 Андрей Буланов.
— Андрей Юльевич, недавно вам присвоили звание заслуженного врача. Какие эмоции испытываете по этому поводу?
— Эмоции, конечно, положительные. Я воспринимаю это не как эффект каких-то сиюминутных действий в конкретной обстановке, а как оценку достаточно большой работы. Я тружусь в медицине с 15 лет, начинал санитаром в школьной молодости. Через три года будет 40 лет как я в белом халате. Для себя я понимаю, что все это было не зря в любом случае, понимаю свои возможности и достижения, а признание со стороны — это вдвойне приятно.
— Изменили ли последние события отношение к врачам в обществе? Насколько кардинальные эти перемены? Как в целом пандемия изменила массовое сознание?
— Это и есть психология острой ситуации. Пандемия коронавируса — это серьезная, острая ситуация. И психологически она меняет отношение к тем, кто может вам помочь.
Я не так давно спорил с одним человеком, он считал, что все поменяется — отношение к врачам, учителям будет совсем другое. Я не пессимист, я осторожный оптимист, поэтому будем смотреть в данном случае.
Эпидемия пришла не просто так, это некий сигнал из окружающего мира — что-то не так и что-то надо поменять. Она должна что-то изменить в нашем восприятии друг друга. Иначе это будет очень нехороший штрих для человеческой популяции.
— Вы участвовали в разработке и тестировании технологии переливания больным коронавирусной инфекцией плазмы крови тех, кто уже вылечился от COVID-19. Расскажите подробнее об этом. Каковы результаты ее применения?
— Развею иллюзии: метод впервые был применен в конце XIX века. Существовала серьезная практика и в СССР, когда была другая ситуация с антибиотиками и иммунной терапией, плазма использовалась при целом ряде инфекционных болезней. Например, для борьбы со стафилококком или синегнойной палочкой. Разработки тех времен мы еще можем встретить в медицинской практике.
Затем технологию пытались применять при лечении инфекций птичьего и свиного гриппа. Тогда были попытки применить плазму уже при вирусной инфекции — это уже ближе к нам. Другое дело, что это были локальные эпидемии, которые довольно скоро заканчивались. Сейчас же мы организовали эту работу довольно быстро с особенностями конкретной инфекции. Технология снижает смертность, она работает для конкретной категории больных — для тяжелых и среднетяжелых пациентов. Мы сейчас готовим научную публикацию на эту тему. В этой категории терапия оказалась наиболее эффективной. Когда мы начинали работать, мы уже по предыдущему опыту знали, что метод эффективен. Нам нужно ответить на два вопроса: у кого взять и кому перелить. В принципе, мы за три месяца ответы нашли.
— Кому переливать — понятно, а у кого брать кровь?
— Желающих было довольно много, но не все удовлетворяли критериям. В больницах специалисты отмечали пациентов: этот переболел легко, у него не будет «взрывного» иммунитета, этот переболел тяжело — он наш кандидат. Мы работали непосредственно с переболевшими. Мы продумали вопросы для сотрудников кол-центра, которые по готовому списку отрабатывали переболевших, объясняли, в чем суть процедуры, проводили анкетирование, чтобы уточнить данные. Результат их работы — доноры, записанные на конкретное время в конкретный донорский пункт.
— В медиа не раз звучала теория, выдвигаемая некоторыми зарубежными медиками: у людей со второй группой крови шанс заразиться коронавирусом выше. Что вы думаете по поводу этой теории?
— Людей со второй положительной группой крови просто больше в популяции. У меня у самого вторая положительная группа крови. Особенностей каких-то не выявлено. Это скорее миф.
— Если проследить динамику развития донорства в столице за последние 10 лет, какой вывод можно сделать? Доноров стало больше?
— Доноров достаточно. Мы постоянно привлекаем новых людей, проводим акции. Понятно, что донорский поток не должен иссякать, поэтому мы стараемся стимулировать людей. То, что доноров в столице достаточно, — это результат огромной работы службы крови, различных организаций, которые помогают, самих доноров, а они привлекают друзей и родственников.
У нас было много опасений во время эпидемии по поводу того, что доноров станет намного меньше. Однако этого не произошло. Сейчас возобновляется плановая работа, а для нее нужно гораздо больше компонентов крови. Хирурги возвращаются из ковидных стационаров к обычной своей работе, они проводят много плановых операций. Бывают нюансы, когда нам чего-то локально может не хватать. Случилось, например, так, что в городе трое тяжелых больных со второй отрицательной — редкой — группой крови. Возникает некий дефицит, но у нас для таких случаев есть резервы, которые мы можем подтянуть. В целом система последние 10 лет работает слаженно.
— А что делать в случае локального дефицита?
— Есть замороженные компоненты: плазма, эритроциты. Замороженные тромбоциты — это ноу- хау Склифа, они в течение получаса-часа могут быть доставлены из хранилища, разморожены и использованы. Кроме того, есть базы кадровых доноров, которых мы просим прийти и сдать кровь для конкретного пациента.
— В каких случаях чаще всего требуется переливание?
— Это большие кровотечения — либо послеродовые, либо тяжелые травмы. Это повседневные ситуации, но все к этому готовы. Все специалисты в городе постоянно проходят обучение по вопросам переливания крови. Помимо теории, мы прорабатываем вопросы практики, в том числе логистики, чтобы врач знал, что делать и к кому обращаться, если потребовался тот или иной компонент. Я руковожу консультативной трансфузиологической службой.
У массивного кровотечения есть несколько этапов. Когда оно случилось только что, есть стандартный протокол переливания, когда ситуация успокаивается, мы можем посмотреть показатели конкретного пациента и начинаем выбирать трансфузионные среды. Когда ситуация стала спокойнее, остались проблемы индивидуальные для организма, связанные с перенесенным кровотечением. Раньше нас звали в самом начале, сейчас нас приглашают на последнем этапе, потому что первые два четко отлажены, есть логистика, понимание, что конкретно нужно и где это лежит.
— Донором может стать не каждый. Какие существуют ограничения, помимо очевидных?
— Это прием лекарств, недавно выполненные оперативные вмешательства, ряд хронических патологий. Безопасность здесь превыше всего. Есть такое выражение: «Боевой устав пехоты писан кровью». Все законодательство трансфузиологической службы — тоже.
— Остались ли еще у людей заблуждения касательно донорства?
— То, что донорство не вредно, уже всем известно, это некий стимул к омоложению, усилению кроветворения.
Также абсолютному большинству известно, что в процессе сдачи крови почти невозможно ничем заразиться. Все прекрасно знают, что оборудование технологичное, расходники одноразовые. Скорее наоборот — существуют мифы, что донорская кровь в себе содержит что-то негативное, что что-то занесут реципиенту. Кровь обязательно обрабатывается, есть несколько уровней защиты — от опроса и обследования донора до технологии, которая позволяет уничтожить любые патогены, не повреждая компонент крови. Свежезамороженная плазма может храниться и ждать своего часа полгода, замороженные тромбоциты и эритроциты — тоже.
Свежие эритроциты и тромбоциты лежать столь долго не могут: эритроциты — месяц, тромбоциты — 5 дней. Также применяется технология патогенредукции. Плазма особым образом обрабатывается, любые потенциально находящиеся в ней патогены уничтожаются, а сам компонент не страдает.
— Некоторые считают, что сдавать плазму больно. По крайней мере больнее, чем кровь.
— Плазмаферез — это не больно. Кровь можно сдать за 10–15 минут. Плазмаферез — процедура избирательная, прибор берет из крови тот компонент, который нужен. Плазмаферез длится 40 минут, тромбоцитаферез — 2 часа, а это серьезное испытание.
— Как вы считаете, почему в нашем капиталистическом обществе до сих пор живо безвозмездное донорство?
— Человек — существо общественное, где-то на подкорке это остается. Люди призваны помогать друг другу. У каждого своя мотивация: ощутить себя полезным, для кого-то это просто кредо — помогать тем, чем могут. В ряде случаев это носит характер тусовки — люди знают друг друга и встречаются в донорском пункте.
Старание помочь другим заложено в нас. Те, кто становится донорами плазмы, прошли через болезнь и понимают, как важно помочь тем, кто еще продолжает лечение в стационарах.
Каждый приходит своим путем. Кто-то через осознание необходимости крови на примере себя или родственников. Для медиков в принципе характерно сдавать кровь. Но и какие-то льготы, преференции — это тоже стимул.
— Назовите, пожалуйста, несколько основных достижений и прорывов в трансфузиологии за последние годы.
— Для лучшего понимания нужно начать с истории. Трансфузиология — одна из древних специальностей, ей больше 200 лет. Первым трансфузиологическим мероприятием было кровопускание. И оно применяется до сих пор. Трансфузиология в большинстве случаев не живет сама по себе, она помогает другим специальностям, интегрируется в них очень плотно.
— Это не шутка? Кровопускание до сих пор применяется? В каких случаях?
— Есть болезни, когда оно помогает. Их спектр уменьшен, но они есть. К примеру, эритремия, когда костный мозг начинает продуцировать эритроцитов больше, чем нужно, и часть из них оказывается патологической. Это вариант мягко текущей опухоли из эритроцитов. Она не столь злокачественна, как, скажем, острый лейкоз, но она приводит к определенным проблемам, эритроциты начинают забивать сосуды.
Вариант лечения — просто взять и выкинуть эритроциты, и это помогает на срок до полугода. Простейшая процедура. Кровопускание у многих ассоциируется со старинными гравюрами, на которых изображен пациент с иглой в руке, через которую кровь стекает в ведро. Сейчас же это современные закрытые системы. Но это как классика в современной обработке, кровопускание остается.
— Но давайте вернемся к более свежим достижениям.
— Сами по себе компоненты крови сейчас более целенаправленны. Мы совсем не пользуемся цельной кровью, разделили компоненты по задачам. Еще одно достижение — компоненты очищенные. Если нужны эритроциты, они плавают не в плазме, а в специальном растворе, который для них более полезен и который не содержит белков плазмы.
Про патогенредукцию я уже говорил выше. Клеточная технология: суть в том, что в организме есть универсальные стволовые клетки, которые под влиянием особых внутренних сигналов, которые мы до конца еще не понимаем, начинают дифференцироваться в другие. Стволовая клетка может стать клеткой крови, может стать частью хряща, частью мышцы и так далее. Современное направление клеточной технологии — получать стволовые клетки и доставлять их туда, где есть дефект ткани. Технология пересадки костного мозга и стволовых клеток применяется при лечении опухолей крови. Либо от донора, либо от самого пациента берутся клетки, заготавливаются, проводится мощная химиотерапия, которая выжигает полностью костный мозг и заодно опухоль, создает чистый плацдарм, после чего переливаются стволовые клетки. Там они получают сигналы и начинают производить нормальный костный мозг. Это основа лечения опухолей крови — трансплантация либо костного мозга, либо стволовых клеток.
— Синтез искусственных компонентов — это все еще прерогатива писателей-фантастов?
— Такие попытки не совсем фантастичны. Они совершаются, но пока не получается создать клетки крови. Однако воспроизводят некоторые их части. Например, гемоглобин удалось синтезировать из некоторых сортов свеклы. Шведы рассказывали о такой работе.
Белок мы научились синтезировать довольно легко. Почему же его нельзя наделать и запустить в кровь? Потому что в чистом виде гемоглобин вреден — он забивает каналы почек. В организме он «плавает» в мембране эритроцитов. Белок из свеклы вроде как сможет «плавать» просто так. Никто еще не пробовал этого делать, но такие основания для этой теории существуют.
Но, несмотря ни на что, доноры — это наше все.
СПРАВКА
Андрей Буланов окончил Московскую медицинскую академию имени Сеченова в 1993 году, обучался в клинической ординатуре по анестезиологии и реаниматологии. Работал врачом анестезиологом-реаниматологом, старшим научным сотрудником отдела анестезиологии и реаниматологии Гематологического научного центра РАМН. В 2014 году защитил докторскую диссертацию. С 2015 года руководит выездной консультативной трансфузиологической бригадой городской клинической больницы № 52 Профессор кафедры анестезиологии и реаниматологии Российского университета дружбы народов.
0
10.00
