ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Aug. 9, 2024

Вот, например, "Амуры, борющиеся за сердце". Одна из моих любимых скульптур в детстве. Я разглядывала амурчиков часами, они стали частью меня. И вдруг скульптура исчезает из экспозиции при предыдущем директоре, поскольку все 250 лет французского искусства запихнули в один зал, а амурчики не влезли. А мне их жутко не хватает, потому что они чудесные.

В целом же экспозиция довольно серьезно изменилась. По сравнению со старой почти на 50%. Например, во французскую коллекцию мы повесили гобелены, поставили мебель. Сделали ее более живой. Да, и при Ирине Александровне Антоновой экспозиция несколько раз менялась. Я хорошо помню, когда импрессионисты висели в 17-м зале, там, где сейчас итальянская живопись. Потом они уехали в Галерею искусства стран Европы и Америки.

Кстати, почти в каждом российском регионе есть западноевропейская коллекция. Где-то они создавались естественным образом - богатые местные купцы собирали искусство, где-то в результате донорства из других собраний. Например, в Хабаровске западноевропейская коллекция происходит из ГМИИ. После войны туда была передана часть нашего собрания, включая Тициана, Тинторетто и других значительных художников. Существование таких собраний - достоверное доказательство нашей принадлежности к европейской цивилизации. Мы часть этого мира и наследуем его культуру точно так же, как любая другая страна Европы. Пушкинский - это не музей для иностранцев, это музей для нас.

В коллекции появились выдающиеся работы из запасников, в том числе картина "Сатир и нимфа" Пуссена. Какие еще экспонаты скрыты в фондах?

Елизавета Лихачева: Например, работы Жан-Батиста Грёза, значительная часть коллекции итальянцев, особенно итальянских примитивов - это живопись XIII-XIV веков. Не показываем, потому что некуда ставить.

К теме реституции. В одном из интервью вы сказали, что в ГМИИ есть превосходные памятники, которые спрятаны. Можете привести примеры?

Елизавета Лихачева: У нас, например, хранится коллекция из бункера Фридрихсайне. Оттуда, например, Никколо Пизано - человек, с которого начинается история западноевропейской скульптуры эпохи Возрождения. Когда наш хранитель выдвинул стенку и вытащил с полки рельеф работы Никколо Пизано, я сказала: "Василий Алексеевич, если у вас тут где-то Микеланджело запрятан, вы мне сразу скажите, а то у меня стуканет мотор - и привет".

У нас есть и другие имена, которые не менее значимы для любого историка искусств, чем художники Высокого Возрождения. Это превосходные вещи. Конечно, я хочу, чтобы они стояли в постоянной экспозиции.

В чем препятствие?

Елизавета Лихачева: Проблемы две. Во-первых, нам просто не хватает места. Во-вторых, это вещи из перемещенной коллекции. Советский Союз опоздал. Надо было легализовать эти предметы в 1940-1950-е годы. Тогда бы не было никаких проблем. Сегодня быстрого решения не существует.

Даже в текущих геополитических условиях?

Елизавета Лихачева: Современная Россия в отличие от наших западноевропейских партнеров уважает право собственности. Мы довольно много вернули. Советский Союз отдал Германии больше 1 млн экспонатов. Среди возращенных вещей не только те, которые принадлежали государственным музеям, но и частным коллекционерам. Витражи Мариенкирхе вернули по личному распоряжению президента России. Это был абсолютно дипломатический реверанс в сторону немецких коллег. Как видите, чем все это закончилось.

Возвращение Дрезденской галереи - было ли это ошибкой, учитывая тот ущерб, который нацисты нанесли культурному наследию СССР?

Елизавета Лихачева: На этот вопрос два ответа. С точки зрения человеческой, мы сделали правильно. Проявили благородство, в котором нам все время отказывают. С точки зрения музейщика, конечно, нет. Не надо было им ничего возвращать.

Когда идешь по берлинским музеям, там в каждом зале висит фотография, демонстрирующая, как у них все было хорошо до войны. Ты идешь и думаешь: "У нас до войны тоже все было хорошо".

Мы поступили как порядочные люди. Да, вернули не все, но очень много. Советский Союз отказался от выплат репараций, что тоже было благородством с нашей стороны. Уговорили поступить так же наших союзников. Этот жест очень сильно отличается от действий западных государств после Первой мировой войны, за которую немцы рассчитались только в начале XXI века. Германия во многом благодаря усилиям нашей страны снова объединилась.

Знаете, в чем проблема нашей страны в глобальном смысле? Мы все время пытаемся дружить, а не надо дружить. Можно иметь бизнес, отношения по линии культуры, но ни о какой дружбе речи быть не может. У России только два друга и два союзника - армия и флот.

Насколько сильно ощущается отсутствие контактов с европейскими музеями?

Елизавета Лихачева: Одна из самых больших ошибок, граничащих с преступлением, - отмена культурных отношений. То, что пытаются делать, очень похоже на преддверие Крымской войны. Например, французская театральная актриса Элиза Рашель, гастролировавшая в России в 1853-1854 гг., подверглась страшной критике в Британии и Франции за эти выступления. По мнению европейской прессы, она выступала перед варварами. Ее просто заклевали. Это стандартная практика "белого" мира. Когда что-то не нравится, просто убираешь это за периметр общественного поля.

То есть с европейскими музейщиками связь совсем прервана?

Елизавета Лихачева: Сейчас все контакты происходят на неофициальном уровне. Вот я могу пойти в американское посольство на День независимости по приглашению посла. А директор американского музея не может пойти в наше посольство на День России по приглашению посла. Его уволят. А меня не уволили. Понимаете разницу?

За любой официальный контакт с Россией можно очень серьезно пострадать именно в карьерном плане. И люди этого реально боятся. Когда я приезжаю за рубеж, мы встречаемся, идем в какое-то заведение, вкусно едим, они говорят: "Лиза, это какой-то кошмар, ужас, мы ничего этого не хотим". Но если вы этого не хотите, то давайте, например, организуем симпозиум, предлагаю я. Один человек сказал мне прямым текстом: "Я не могу, меня уволят, моя карьера закончится". Его отменят там. Вот если я уйду с поста директора музея, то пойду экскурсии водить, я это умею. А там человек больше никуда не устроится.

Какой выход вам видится из этой ситуации?

Елизавета Лихачева: Должно пройти время. И это решается не на дипломатическом паркете, это решается под условной Волновахой. Там идет война не за Украину и не за вхождение Украины в НАТО, там идет война за будущее моей Родины.

То есть сейчас искусство не способно сблизить страны, как это происходило во время холодной войны: масштабные экспозиции "Москва - Париж", "Москва - Берлин", громкий "визит" "Джоконды" в Москву?

Елизавета Лихачева: Сейчас не дадут просто. Зачем все это делается? Чтобы создать демонический образ России, лишить нас поддержки, остаться с нами один на один, навалиться всей кучей и победить.

Для чего?

Елизавета Лихачева: Ресурсов нет. Колониализм кончился. В Африку больше не пойдешь, в Азию тоже, там зубастый Китай и Индия. Здесь же огромная территория, мало заселенная, забитая ресурсами. Самый ценный из которых не нефть, не алмазы и даже не уран, а вода, чистая питьевая вода. Наши реки - Лена, Амур, Обь, озеро Байкал в конце концов. Нужны ресурсы.

То есть, по-вашему, деятели искусства не могут выступить сегодня в роли дипломатов, как во времена холодной войны?

Елизавета Лихачева: Тогда нас никто не пытался уничтожить. Мир строился и развивался на противостоянии двух систем. Существовали механизмы снятия кризисов. Во время Карибского кризиса два лидера позвонили друг другу и договорились. А сейчас кому звонить? Кризис, который мы с вами наблюдаем, еще лет 10 продлится. Долгосрочные последствия санкций очень тяжелые. Но фокус в том, что их не поддерживает половина мира. Они плохо работают и бьют не только по нам, но и по ним. И для них удар болезненнее. У России на удивление всем запас прочности оказался колоссальный.

Хотя, конечно, есть пробелы. Сейчас мне нужны витрины для музея - климатические, с защитой от внешнего воздействия. В России они не производятся. Это очень узкий рынок. Их делают всего три компании в мире. Если закупать опосредованно - в 5 раз дороже.

И какое решение?

Елизавета Лихачева: Изобрести самим. Если у тебя легкий доступ к воде, ты не будешь строить водопровод. А если отъедешь от источника воды, то уже придется. Да, своими санкциями они навредили, и довольно серьезно, но зато провоцируют нас на создание локальных производств и возрождение целых индустрий. Плюс с китайцами будем работать.

Вы не так давно посетили КНР. О чем договорились?

Елизавета Лихачева: У китайцев 6 тысяч музеев, в которых кроме китайского искусства ничего нет. В Китае создано специальное агентство по развитию культуры, поскольку там очень озабочены повышением культурного уровня населения. Они готовы делать выставки из наших собраний и хорошо платить за это. Мне, в свою очередь, интересны те экспонаты, которые никогда Китай не покидали. Например, я бы привезла белый нефрит II века нашей эры.

В следующем году состоится путешествие части коллекции Пушкинского по городам Китая. Ответную масштабную выставку китайского искусства планируем в 2027 году. Материал для нас малоизученный, поэтому нужно больше времени на подготовку.

Эта выставка станет одним из тех блокбастеров, которыми всегда был знаменит Пушкинский?

Елизавета Лихачева: Выставки Ирины Александровны Антоновой - это суперважные события для России. Она привозила то, чего у нас нет: Тернера, "Мону Лизу", Тутанхамона, Гейнсборо, Модильяни. Но с точки зрения общеевропейского и мирового контекста это были рядовые выставки. Ну, англичане куда-то в очередной раз повезли Тернера: сегодня показали в Москве, а через год в швейцарском Лугано.

Я хочу идти другим путем. Делать выставки, которые будут актуальны и востребованы в любой стране мира, что называется, на острие художественных проблем. Как Вермеер в Рейксмузеуме. Например, у меня есть идея сделать выставку про верхний палеолит.

В чем интерес для широкой аудитории?

Елизавета Лихачева: Это время рождения искусства. Яркий образец - Венера Виллендорфская. Для нее в музее естественной истории в Вене отведен специальный зал. А у нас в Костенках в Воронежской области найдено порядка 120 аналогичных скульптур. Мы сделаем выставку про пещеру Шульган-Таш, про Денисовского человека, про Африку, которая вообще плохо изучена, про Ближний Восток и Юго-Восточную Азию.

Кстати, пришла информация, что готовы поучаствовать французские исследователи, потому что ничего подобного у них не делалось. А во Франции мощная палеолитическая школа, которая работает в том числе на базе знаменитых пещер Шове, Ласко, Мадлен и прочих. Их мозги нам понадобятся.

Что еще в планах?

Елизавета Лихачева: Меня все спрашивают: что вы будете показывать, если нет доступа к европейским музеям? Мы будем показывать свою коллекцию, частные коллекции. Сейчас мы выставляем только малый процент того, что есть в России. Вот сделали выставку про Рим, про исторический процесс в архитектуре и градостроительстве в XVI-XVII веках, который оказался актуальным не только для России, но и для всего мира.

Я хочу, чтобы Пушкинский музей соответствовал своему статусу одного из великих музеев мира.

Таким бы мог стать Государственный музей нового западного искусства, за воссоздание которого боролась Ирина Антонова.

Елизавета Лихачева: Я противник музейной реституции. Здесь больше проблем, чем положительных эффектов. Тем не менее коллекции Щукина и Морозова - это великие московские собрания. Конечно, хотелось бы, чтобы они вернулись в Москву, но сейчас это невозможно. Само существование этих коллекций изменило историю русского и мирового искусства. Сезанн в Москве поменял все. Изменил взгляд России на себя и породил русский авангард.

Лейтмотив вашей работы в музейной сфере - сохранение наследия и необходимость перемен. Какие перемены сегодня нужны Пушкинскому?

Елизавета Лихачева: Появятся новые здания, всего около 100 тысяч квадратных метров, а главное здание уйдет на реконструкцию. Это будет другой музей. И надо придумать этот музей.

Он уже есть в вашей голове?

Елизавета Лихачева: Это большая ответственность. Я же не Цветаев, он с нуля создавал, а я нет. И мне надо, с одной стороны, сохранить Цветаева, а, с другой стороны, перевести музей в будущее.

И все же каким видите новый музей?

Елизавета Лихачева: Универсальным. Для нас африканское искусство имеет такую же ценность, как итальянская живопись. И то и другое - мировая культура. Вот эту универсальность надо подчеркивать и пропагандировать. Я все время думаю: когда появятся все эти здания, как сделать так, чтобы люди ходили.

На мой взгляд, захватывать так много территории было большой ошибкой. Я понимаю Ирину Александровну, которая действовала по принципу "дают-бери". Но это неосознанная экспансия. Экспансия ради экспансии. Вы когда-нибудь проходили Лувр за день? Это невозможно и не нужно. Нас спасает то, что у нас несколько зданий.

Когда будет завершен музейный городок?

Елизавета Лихачева: Надеемся, что к 2030 году все будет готово.

Что в итоге получит Москва?

Елизавета Лихачева: Один из крупнейших и наиболее значительных музеев мира, где можно будет узнать всю историю искусства, как говорят искусствоведы, "от бизона до Барбизона". Плюс будем выставлять современное искусство как органичное продолжение основной коллекции. Москва получит Пушкинский музей принципиально другого уровня.

Первая запись в вашей трудовой книжке "уборщица". Какие качества позволили вам стать директором музея мирового искусства?

Елизавета Лихачева: Во-первых, надо заниматься любимым делом. Делай карьеру там, где тебе нравится работать. Если тебе не нравится юриспруденция, не надо пытаться стать судьей Верховного суда. Найди дело, которое тебе по-настоящему приятно. Ты можешь умереть в любой момент - и что? Всю жизнь занимался тем, что тебе не нравится.

Второй аспект - брать на себя ответственность. Вы никогда не сделаете карьеру, никогда ничего не добьетесь, если не научитесь брать на себя ответственность. Только тогда за тобой начинают идти люди, которые понимают: ты их не сдашь, заступишься и отблагодаришь. Ты - первый среди равных, а не король или тиран. Вы вместе делаете одно дело. И каждый важен.