Часто думаю: в чем же был секрет невероятной популярности Никулина? Да, разумеется, в том, что Юрий Владимирович сыграл в кино несколько десятков ролей. И на арене цирка выступал «сегодня и ежедневно» больше 30 лет. Славе поспособствовали и литературное, и художническое дарования артиста (собственную автобиографическую книгу «Почти серьезно…» оформил доброй сотней своих же рисунков); и его врожденное чувство юмора; и поразительная коммуникабельность: в любой компании он сразу становился своим человеком и лидером. Причем без малейшего к тому напряжения. Все это так, но главное, мне кажется, в другом. Свое творчество и свою жизнь Никулин никогда не отделял от забот и чаяний своего народа. Народ воевал — и он воевал, народ созидал — и он созидал. Правда, созидал по-своему, ему одному доступными средствами. Играя, скажем, на экране роль Балбеса, выступал против таких балбесов в жизни; изображая пьяниц, клеймил пьянство; исполнив роли Глазычева, Лопатина, он ратовал за таких, как его герои, людей — добрых, смелых, отзывчивых, благородных. А еще никогда не лукавил, не юлил и не лицемерил ни перед зрителями, ни перед властью. Редко кому удавалось идти по жизни с таким спокойным, несуетным достоинством. А жизнь ведь у Никулина была огромной и далеко не простой.
ПАМЯТЬ — ШТУКА КАПРИЗНАЯ
— В армию меня призвали в 1939 году. Ей-богу, я был горд и счастлив тем, что в числе многих ребят меня не забраковала призывная комиссия. Попасть служить тогда мечтали все, но не каждому это удавалось: в вооруженные силы отбирали жестко по классовому принципу.
Потом всю войну я провел, защищая Ленинград. Выполняя задание командования, часто бывал в героическом городе, видел своими глазами потрясающие стойкость и мужество его защитников. Картина осажденного города до сих пор перед моими глазами: разбитые трамваи, разрушенные дома, люди, медленно передвигающиеся по узким тропинкам между сугробами. Такой огромный мегаполис был напрочь лишен электричества, воды, топлива. ...Понимаешь, Михаил, какая память шутка капризная. Ей не прикажешь: это береги, а то забудь. И, если откровенно, не самое лучшее она иногда сохраняет. Порой я кажусь себе старым австралийцем, который сошел с ума, потому что, купив новый бумеранг, никак не мог отделаться от старого. Я сейчас вспоминаю войну, свою долголетнюю службу — все-таки почти 8 лет тянул лямку, — ей-богу, как детство. С какой-то светлой печалью вспоминаю. Страшное, горькое, ужасное временем сгладилось, отдалилось и почти скрылось, а Победа осталась. Сознание о честно выполненной на фронте работе осталось. Фронтовая дружба всегда при мне, какая-то беззаветная, почти фанатическая верность присяге — тоже со мной. Я, может, не очень складно и точно тебе говорю об этом, тут бы каждое слово взвешивать, обдумывать. Но вот если бы можно все лучшее из моей фронтовой жизни как-то обобщить, то это будут такие высоты, до которых я, пожалуй, в последующей жизни никогда и не поднимался, хотя лодырем не был и трудился не покладая рук. А память о войне отзывается всегда неожиданно. И потому я смело могу говорить, что она всегда при мне. Когда я вижу кусок хлеба, брошенный на землю, сразу вспоминаю блокаду и свое тогдашнее ощущение, что никогда больше не удастся досыта наесться. Случается, страх свой на той войне вспоминаю. Никогда не забуду, как под Тарту прямо на нашу батарею шли фашистские танки. Шли в лоб. Это нечто другое, чем, скажем, бомбежка. Километр с небольшим оставалось до них. Вроде бы приличное расстояние, только когда у тебя на глазах стремительно увеличивается стальная махина, понимаешь, какое это крохотное расстояние — тысяча метров. Сколько лет прошло с той поры, а и сейчас во сне, бывает, вижу: фашисты наступают, а мы зарыты в землю, и никто не стреляет. И в поту просыпаюсь. С каждым годом возвращаться в свою фронтовую молодость все грустнее и тяжелее. Сколько моих фронтовых побратимов уже ушли из жизни...
Я БЫ ТАК НЕ СМОГ
— Я тебе так скажу: проходными ролями в кино никогда не пробавлялся. Всецело поглощенный работой в цирке, я отвлекался на съемки лишь тогда, когда мне нравился материал. И в большинстве случаев своей работой в кино доволен. — Нет ли у вас чувства неудовлетворенности тем, что в каких-то ролях не удалось сняться? — Как сказать. Поначалу, например, я сожалел, что отказался сняться у Столпера в «Живых и мертвых». А увидел Папанова в роли Серпилина и понял: я бы так не смог. Была возможность сыграть Юру Деточкина в «Берегись автомобиля», ведь это я рассказал Рязанову и Брагинскому такую оригинальную историю. Не получилось. Не думаю, что без моего участия фильм пострадал. Я даже не в претензии на то, что авторы ленты нигде не обозначили, что идея-то моя. Нет, тщеславие у меня развито слабо. И может быть, потому прихожу к не очень утешительному выводу: на роль Лопатина мне не следовало бы соглашаться... Помнится, я чуть было не потерял дар речи. Ведь фильм Германа «20 дней без войны» тогда с оглушительным успехом прошел по экранам страны. Игра Никулина и Гурченко была признана великолепной… Понимаешь, в чем тут дело. Герман работает «под хронику», и это достойно всяческих похвал. Но нас-то с Людой Гурченко, с нашей элементарной узнаваемостью, люди никак не соотносят с той порой. Это просто невозможно. Тут хоть наизнанку вывернись, но все равно у зрителя останется хоть крохотное, но недоверие… Юрий Владимирович добавил: мол, Герман профессионал сильный, а я, может, и ошибаюсь... Как и всякий мудрый человек, Никулин почти всегда сомневался, не рубил сплеча, был терпеливым и снисходительным.
ДЕД
Став руководителем цирка, Юрий Владимирович заполучил шикарный кабинет и секретаршу. Если чувствовал недомогание или усталость, спал на диване. На дверях тогда вывешивалась табличка: «Никулин отдыхает». А цирковые шушукались: «Тихо, Дед спит!» В цирке все его называли Дедом или ЮВ. А в доме Никулиных с порядком было не очень. Юрий Владимирович отличался поразительной неприхотливостью в быту. Туфли никогда не носил со шнурками. В одном и том же костюме мог ходить годами. И не потому, что жалел денег. Просто любил одежду поношенную, удобную, неказистую. Но цветы жене Тане носил до последних своих дней. Был у него синий парадный костюм на все случаи жизни. Когда я устроил Никулину награждение орденом Орла, он начал тут же пробивать дырку в пиджаке. Говорю: «Зачем вы портите хорошую вещь?» — «А хрен с ней», — и дырку все же засандалил.
ПАРТНЕРЫ
Теперь мало кто помнит, что Никулин более 30 лет проработал вместе со своим партнером Михаилом Шуйдиным. В решающей степени их единило, наверное, то, что оба прошли войну от первого до последнего дня. Шуйдин служил в танковых войсках, получил тяжелейшее ранение. Даже видавшие виды фронтовые врачи не рассчитывали, что он останется в живых. А он выжил. Не все знают, что бессменный партнер Никулина был почти слепой и по арене цирка передвигался едва ли не на ощупь. Михаил Иванович однажды признался: «Знаешь, тезка, если бы не Юрка, меня бы никто на пушечный выстрел не подпустил к арене. Я на него молиться буду до самой гробовой доски!»
Тогда подумалось: «Какое же надо было иметь мужество этим двум фронтовикам, чтобы не просто найти свое место в жизни, но и приносить людям радость своим смехом».
0
81.00
