– Есть ли какие-то открытые данные о том, сколько преступлений совершают представители правоохранительных органов?
Александр Кошкин: – Именно Генпрокуратура предоставляла такие аналитические отчёты, например, согласно их данным, за 2018 год количество таких преступлений не превышает 1% от общего числа совершённых в стране.
Согласно судебной статистике, всего за 2023 год было осуждено 2 271 сотрудников правоохранительных органов, прокуратуры и суда (всего осуждено 555 743 человека. – Прим. ред.). Большая часть осуждённых приходится на представителей правоохранительной системы – 2109.
– Обращаются ли к вам за помощью пострадавшие от действий правоохранителей?
Александр Кошкин: – Да, конечно, обращаются. Я сейчас не говорю о злоупотреблениях, например, когда полиция отказывает в приёме заявления или не возбуждает уголовные дела. Обращаются, скорее, уже в совершенно критических ситуациях.
– Расскажите про какое-то дело, где было доказано, что преступление совершили сотрудники полиции.
Александр Кошкин: – В Смоленской области долго длилось дело студента Евгения Игнатова, над которым я работал как юрист. В 2012 году сотрудники полиции подбросили ему наркотики, ему дали 14 лет колонии, из которых семь лет он отсидел. Первый раз полицейские подбросили ему наркотики в 2011 году и открыто вымогали деньги. Семья решила не связываться с правоохранителями и заплатила, сколько они просили. В 2012 году отец осуждённого продал автомобиль, и на следующий день после продажи автомобиля сыну снова подбросили наркотики. В этот раз они не стали ничего платить, и Женя был обвинён в незаконном обороте наркотиков по статье 228, а суд, несмотря на то что всё это время Игнатов говорил, что невиновен, приговорил его к 14 годам колонии. В деле было полно процессуальных нарушений, но все закрывали на это глаза. Полицейские действовали настолько нагло, что в 2016 году трёх оперативников осудили по целому ряду статей, связанных не только с наркотиками, но и, например, с грабежом и кражей. В ходе расследования их дела выяснилось, что те вещества, которые подбросили Игнатову, хранились у них в большом количестве и подобную схему они проворачивали неоднократно.
– На основании этого дело Игнатова пересмотрели?
Александр Кошкин: – Не сразу и только после личного участия Уполномоченной по правам человека России Татьяны Москальковой. Полицейские были осуждены, но и Женя продолжал сидеть в колонии. Я сейчас пропускаю очень длинную юридическую часть, и если резюмировать – то только в 2019 году Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РФ кассационным определением отменила приговор, и только в 2020 году вынесено постановление Смоленского городского суда, в котором прокуратура отказалась от обвинения с правом на реабилитацию. Но выходит, что человек невиновный отсидел реальных семь лет, а сотрудники полиции, которые годами сажали невиновных людей, получили небольшие сроки, а в апелляции им их ещё снизили до просто смешных.
– Вы много лет занимаетесь защитой прав потерпевших. Как устроена система компенсационного механизма в России?
Александр Кошкин: – Во сколько оценить сломанную жизнь, потерянные годы в тюрьме? Никакая компенсация не будет достаточной. В Москве невиновный просидел в СИЗО полтора года, точнее – 500 дней. Настоящие виновники всё же были найдены, и после освобождения молодой человек подал иск к МВД на несколько миллионов рублей. Суд же оценил его моральные страдания в 10 тысяч рублей!
Матвей Гончаров: – Процедура и основания для компенсации прописаны в Конституции, Гражданском и Уголовном кодексе. Конституция Российской Федерации (статьи 46 и
52) гарантирует охрану прав потерпевших от преступлений, обеспечение им доступа к правосудию и компенсацию причинённого ущерба. На практике бывает можно добиться относительно больших компенсаций, но чаще бывает так, как с историей про 10 тысяч рублей за полтора года в СИЗО. Можно сказать, что существующие правовые механизмы возмещения вреда, положения статьи 52 Конституции Российской Федерации, гарантирующие право на компенсацию причинённого ущерба, в большинстве случаев на практике ничего не гарантируют.
– По данным всероссийского опроса жертв преступлений, обращения пострадавших от преступлений в правоохранительные органы менее чем в половине случаев приводят к возбуждению уголовного дела – получается, что человек пострадал, но ни помощи, ни компенсации ему ждать неоткуда?
Матвей Гончаров: – В случае нерасследованных преступлений, потерпевший, даже при наличии установленного имущественного ущерба, не может рассчитывать на его возмещение, так как правоохранительными органами либо не была проведена работа по установлению обстоятельств совершённого деяния и, следовательно, не были установлены причастные лица, либо расследование уголовных дел было приостановлено.
В 2022 году из 905 тысяч приостановленных уголовных дел 888 тысяч были приостановлены на основании неустановления лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого. На законодательном уровне не решена проблема чёткого определения размера компенсации в зависимости от полученных страданий. Также нет специального государственного фонда поддержки жертв преступлений. По-прежнему Уголовно-процессуальный кодекс РФ не содержит нормы, обязывающей должностное лицо, расследующее уголовное дело, устанавливать имущество подозреваемого (обвиняемого), стоимость которого сможет обеспечить возмещение вреда от преступлений, причинивших неимущественный вред, например, вред здоровью. Один из самых сложных вопросов для жертвы – вопрос преодоления случившейся несправедливости.
– В фонд поддержки пострадавших от преступлений поступают обращения от потерпевших в связи с освобождением осуждённых от отбывания наказания?
Матвей Гончаров: – Да, поступают. В начале года мы выпустили доклад «О положении потерпевших от преступлений в России в период проведения СВО» и направили его президенту Владимиру Путину. Очевидно, когда подвергаются опасности основы самой государственности, законодательство призвано стать более гибким, чтобы различные государственные и, в ряде случаев, общественные институты, могли оперативно реагировать на новые вызовы и угрозы. Однако нельзя не учитывать возможные негативные последствия государственных решений, поскольку в данном случае речь идёт о целых многочисленных группах российских граждан, которые пострадали от преступлений. Принятые законодательные акты для целей СВО фактически ограничили права потерпевших, гарантированные им статьёй 52 Конституции РФ («Государство обеспечивает потерпевшим доступ к правосудию и компенсацию причинённого ущерба». – Прим. ред.). Законодатель дал возможность преступнику искупать вину перед государством и обществом, но не перед конкретным потерпевшим. Так, к нам обратились родители зверски истерзанной и убитой Яны Болтынюк, которые узнали о том, что убийца их дочери Евгений Татаринцев был помилован, принимал участие в СВО, а затем убыл к месту своего проживания.
Татаринцев был помилован на основании Указа Президента РФ и освобождён от дальнейшего отбывания наказания в виде лишении свободы, о его перемещениях они не знали. При этом неотбытый Татаринцевым срок составил не менее 15 лет. Родители убитой девушки узнали о помиловании и освобождении Татаринцева после его возвращения в Калугу и с тех пор проживают в постоянном стрессе оттого, что с ними в одном городе живёт убийца их дочери, они боятся за свою жизнь и здоровье, а также за своих близких.
– Что можно сделать в уже сложившейся реальности для улучшения и защиты прав потерпевших и вообще профилактики преступности?
Матвей Гончаров: – В первую очередь предусмотреть формы возмещения вреда потерпевшим от преступлений, закрепить законодательные гарантии компенсации вреда, причинённого им участниками СВО и внести соответствующие изменения в законодательство. Разработать и внедрить программу социальной адаптации, ресоциализации совершивших тяжкие и особо тяжкие насильственные преступления. Психотравма является мощным рычагом управления человеком, в особенности на фоне неудовлетворённости различными аспектами личной или общественной жизни, что может быть использовано определёнными силами для раскачивания обстановки и радикализации населения. Нужно принять своевременные специальные психологические, психотерапевтические или медицинские меры по восстановлению травмированной, деформированной психики, в первую очередь у демобилизованных, а также ставших жертвами тяжких и особо тяжких преступлений, их родных и близких, находящихся в состоянии травмы. Если вовремя не осуществить их психологическую реабилитацию, то это может привести к хроническому течению полученных расстройств и к потере психофизического здоровья.
Травмированному человеку очень сложно. Его мир рушится. Есть целая цепочка состояний, которую проходит пострадавший. Она похожа на ту, что проходит пациент, которому объявили о смертельной болезни. Сначала шоковая стадия (горе, слёзы, отчаяние), потом чувство «собственной вины» («я сам виноват», «почему меня, никого другого?»), потом, возможно, стадия озлобленности и желания отомстить.
Примечательно, что проводившиеся в советский и постсоветский периоды исследования выявили, что различные психогенные расстройства наблюдаются более чем у 70% бывших участников боевых действий. У пострадавших от преступлений наблюдается примерно такая же картина. Так, согласно данным исследования проблем преступности в российском обществе, 63% потерпевших заявили о том, что испытывали длительные негативные переживания после произошедшего – от повышенного беспокойства, страхов и вспышек гнева до ощущения бессмысленности жизни и суицидальных мыслей.
Сложность и тяжесть реинтеграции человека в общество – это известный факт, и от того, насколько успешным будет этот процесс, зависит не только общее качество жизни, но и безопасность в обществе, а также уровень преступности, домашнего насилия, алкоголизма и здоровье общества в целом.
Поэтому работа по преодолению травмы, нормализации процессов социального включения и адаптации, преодолению пострадавшими посттравматического стрессового расстройства и разрешению существующих в этой сфере проблем является очень важной частью психологической реабилитации не только для самих пострадавших, но и для общества в целом. Напомню, что ещё в декабре 2022 года на встрече с молодыми учёными Президент Российской Федерации Владимир Путин отметил, что государство на всех уровнях не уделяет должного внимания развитию психологической помощи населению России, и сказал о необходимости создания и развития таких служб психологической помощи.
– Но после этого министр здравоохранения Михаил Мурашко сообщал, что в 2023 году обеспеченность психологической помощью в стране составила всего 15 процентов. Достаточно ли специалистов, способных работать с этой проблематикой?
Матвей Гончаров: – Высококвалифицированная бесплатная помощь в России существует. Например, при военных госпиталях работают профессиональные центры реабилитации, где военные психологи и психотерапевты оказывают бесплатные высокоспециализированные услуги, однако эти услуги доступны лишь очень ограниченному кругу лиц.
Очень часто, например, потерпевшим и участникам уголовного процесса психологическая и психотерапевтическая помощь оказывается за деньги, при этом средний чек за час общения со специалистом по России сейчас вырос и составляет 3–6 тысяч рублей и больше. Если же пациент решает обратиться за такой услугой в поликлинику по полису ОМС, то, скорее всего, его направят к психиатру в районный психоневрологический диспансер, что обычно останавливает подавляющее большинство обратившихся. При этом психологические проблемы останутся и продолжат накапливаться. По данным РАО в России существует около 20-25 тыс. работающих психологов, в том числе, клинических. Однако реальная потребность оценивается в 100-120 тыс. профильных специалистов. Конечно, сейчас различные группы или сообщества психологов, психотерапевтов работают волонтёрами и оказывают помощь, организуют различные группы поддержки в социальных сетях или работают на бесплатных горячих линиях. Но этого недостаточно.
– Вы оказываете бесплатную юридическую помощь. В связи с какими преступлениями к вам обращаются больше всего?
Александр Кошкин: – Это дела о мошенничестве. За прошлый год в организацию поступило свыше четырёх тысяч обращений, из них 70% – это люди, которые пострадали в результате действий мошенников.
– О каких видах мошенничества идёт речь?
Александр Кошкин: – В первую очередь это телефонное мошенничество и всё, что связано с информационными технологиями, особенно «банковское мошенничество». Среди самых распространённых схем мошенничества: требования о переводе денежных средств на «защищённые» счета, в связи с «подозрительными операциями» (например, получение доступа мошенниками к интернет-банку, оформление неизвестными кредита) и «участие в операции по поимке преступников». В большинстве случаев потерпевшим при нашей помощи удалось добиться возбуждения уголовных дел. Однако киберпреступления имеют невысокие показатели раскрываемости.
– Обманывают чаще всего пенсионеров?
Александр Кошкин: – Нет, возраст потерпевших снижается. Если ещё несколько лет назад средний возраст потерпевшего от дистанционных видов мошенничества составлял 55–65 лет, то сейчас мы получаем обращения и от молодёжи в возрасте 30–35 лет. Количество номеров, с которых россиянам звонят мошенники, неуклонно растёт. Согласно данным Банка России, за третий квартал 2022 года их количество выросло более чем в 30 раз. А по данным Банка ВТБ, только в 2022 году зафиксировано 7,8 миллиона случаев мошенничества, с которыми столкнулись клиенты банка, что почти в четыре раза превышает данные 2021 года. Люди становятся жертвами мошенничества по нескольку раз. Я несколько месяцев консультировал одну пожилую женщину, объясняя ей, что ей звонят мошенники, и ни в коем случае переводить деньги нельзя. Я много раз объяснил ей, как это всё устроено, но в итоге она всё же перевела мошенникам деньги.
Матвей Гончаров: – В России каждый год проходит большой форум «Кибербезопасность в финансах» при участии представителей Банка России, федеральных органов власти, экспертов финансовых организаций и компаний, специализирующихся в области защиты информации.
Насколько я знаю, заинтересованные ведомства пытаются наладить внутри взаимодействие между правоохранительными структурами, банками и сотовыми операторами, но я слышал от представителей форума, что взаимодействие происходит в таком достаточно сложном формате.
Честно говоря, очень странно, что государство так легковесно относится к этому виду преступлений. Создаётся впечатление, что банкам неинтересна эта ситуация. Потому что для них должник, пенсионер, которого обманули, намного выгоднее, чем более сведущий и разбирающийся человек. Пенсионер есть перестанет, он перестанет какие-то вещи себе покупать, но долг банку вернёт.
В феврале Президент России подписал закон, дающий право устанавливать самозапрет на кредит. Самозапрет будет распространяться только на потребительские кредиты и займы. Самозапрет на кредитование – это ограничение, которое банк накладывает на онлайн-операции по заявлению клиента. Запретить можно как отдельно кредитование, так и другие банковские операции или ограничить их отдельные параметры – например, установить максимальную сумму для одного перевода или нескольких переводов, но на определённый период времени. Такая услуга призвана ограничить возможности оформления кредитов или выполнение операций с денежными средствами клиента без его ведома. Закон начали разрабатывать в 2022 году, а в силу он вступает в марте 2025. Я не понимаю, почему ввести эту норму было нельзя немедленно. Сейчас продолжают страдать тысячи людей, они становятся жертвами хищения с использованием методов социальной инженерии, когда сами жертвы раскрывают злоумышленникам свои банковские данные либо переводят деньги под психологическим воздействием. К нам обращались потерпевшие сотрудники банков, люди с хорошим образованием, которые потом сами не понимали, как сообщили данные о своей карте или сделали перевод мошенникам.
Александр Кошкин: – Самое печальное, что люди верят, что смогут вернуть свои средства – у кого-то это действительно последние деньги, и нам приходится честно говорить, что мы можем добиваться возбуждения дела, но денег вы уже не увидите. Все эти дела о кибермошенничестве часто выливаются в настоящую человеческую трагедию. Потом мы добиваемся возбуждения уголовного дела, потерпевший приходит к следователю, следователь говорит, что направил запрос в банк, а банк не отвечает. Проходит месяц и ничего не происходит.
Те преступления, которые должны раскрываться по горячим следам, фактически превращаются в «висяки». Это как раз то, про что говорил Матвей – отсутствует рабочее межведомственное взаимодействие банка и правоохранительного органа.
– Что может сейчас изменить ситуацию?
Матвей Гончаров: – Нужен единый государственный консолидированный подход, который объединит всех ключевых игроков: операторов связи, банковские структуры, надзирающие органы, то есть все те, кто будет работать в одной связке. Нужно принять национальный план действий противодействия мошенничеству. Для кого-то это будет звучать смешно, но если осознаёшь эту проблему, то приходишь к пониманию, что это абсолютно необходимо делать.
План действий с конкретными исполнителями, с конкретными сроками, с конкретными пунктами реализации. А второй момент – чтобы всё это делалось по образу и подобию нашего прекрасного опыта работы МФЦ, то есть это вопрос работы единого окна. Когда будет единая, большая, федеральная, государственная горячая линия по профилактике мошенничества, где вы узнаёте, как это происходит, как защититься, и вы будете знать, что это единый федеральный номер, единая программа, которой вы можете доверять, потому что мы как государство видим задачу в том, чтобы, наконец-то, навести порядок в этой сфере. Вот пока этого не будет, все наши инициативы останутся точечными мерами. Анализ существующих тенденций позволяет утверждать, что потенциал мошенников полностью не раскрыт. Мошенничество будет доминировать в структуре преступности и сейчас, и в последующие годы.
Мы полагаем, что в такой ситуации целесообразно создать национальный проект – план действий по борьбе с мошенничеством в контексте современных глобальных вызовов для России. Соответствующие предложения нами были подготовлены и отправлены председателю Комитета Государственной думы по финансовому рынку Анатолию Аксакову.
0
63.34
